Богохульство оптом и в розницу

Чем все-таки объясняется вот такое отношение к религии в интеллектуально-философских средах Европы? Проблема не в том, что либеральная Европа отрицает грех, в каком-то смысле она на нем настаивает, она отрицает христианские методы борьбы с грехом.

Роскомнадзор вынес предупреждение нескольким интернет-СМИ з а рекламу творений новосибирского художника Артема Лоскутова, которого ранее привлекали к административной ответственности за продажу футболок с изображением Богородиц в балаклаве. Наверное, само это очередное событие из жизни «креативного класса» меня бы оставило совершенно равнодушным, если бы ранее на портале «Полит.ру» не было опубликовано интервью с одним из наиболее популярных сегодня в России властителей европейских дум, словенским философом Славоем Жижеком.

В этом интервью Жижек объявил себя атеистом, причем «до мозга костей», но при этом сказал, что очень уважает христианское наследие, в особенности за саму идею «смерти Бога». Теперь Бог не просто умер, но знает, что Он умер. И это якобы самое ценное в христианстве. Мысль далеко не новая — теологию «смерти Бога» развивал еще погибший в гитлеровском концлагере Дитрих Бонхеффер. Но Жижек пытается использовать эту мысль для оправдания «богохульства» и кощунства, которые кажутся ему неотделимыми от самой христианской религиозности. «Для меня богохульство — и многие умные христианские теологи это знают — это неотъемлемая часть нелепой карнавальной культуры. <…> В христианстве Бог сам себя помещает в такое положение, в котором допустимо богохульство. Это действительно уникально».

Уникально здесь, конечно, только простодушие зарубежного светилы. Из его слов выходит, что если в христианстве трагически погибает Бог, то это означает, что над Ним позволительно издеваться. Если бы Жижек пришел на любую могилу, даже не жертв Холокоста, голодомора, бомбардировок Дрездена и Хиросимы, а на обычную могилу любого трагически погибшего человека и совершил бы на ней кощунство, то вне зависимости от буквы закона, думаю, он был бы немедленно приведен в состояние несовместимое с продолжением преподавательской деятельности. Но ему и в голову не приходит, что в самой идее смерти Бога есть что-то трагическое. Скорее напротив, Христос, обрекши Себя на крестную смерть, как бы позволил Pussy Riot над Собой смеяться.

Не надо быть поклонником учителя Жижека, психоаналитика Жака Лакана, чтобы не увидеть в этих словах философа признака извращенности известного толка, причем сам же Жижек это подтверждает, посвящая значительную часть своего интервью извращениям и извращенности, следы которых он обнаруживает повсеместно. Думаю, для того чтобы сказать, подобно агенту Клаусу из «Семнадцати мгновений», «среди извращенцев нельзя оставаться здоровым человеком, так я хотя бы все эти годы был самым здоровым среди извращенцев».

Но даже если оставить в покое извращения, чем все-таки объясняется вот такое отношение к религии в интеллектуально-философских средах Европы? Жижек сам говорит, ссылаясь на своего друга Алена Бадью, что сегодня в Европе борьба левых секуляристов с Ватиканом — это во многом тривиальная борьба за власть. Но у всякой тривиальной борьбы за власть есть некое идеальное основание.

Что это за основание? Предельно схематично, религия в истории играла две служебные роли: она примиряла человека с фактом собственной смерти и немного смягчала жестокие нравы. Сегодня просвещенному европейцу в загробную жизнь трудно поверить, а моральную пользу христианства сложно принять. Мысль о смерти уходит на второй план, а для тех, кто не может найти утешения, существуют оккультизм и практики медитации, что же касается смягчения нравов, то тут христианство из подручного средства превратилось в досадную помеху.

Я пишу эти строки из далекой Скандинавии, страны викингов. Когда-то на этой земле христианство и в самом деле смягчало сердца свирепым разбойникам, угрожавшим всей Европе. Но сегодня в тихой и спокойной Швеции, еще более мирной Дании и немного более напряженной Норвегии, в которых женщины на всех направлениях теснят мужчин, а мужчины, в общем, не особенно этому сопротивляются, уже почти никого не требуется смягчать.

Когда в поствоенной Европе начался этот процесс феминизации, точнее демаскулинизации общества, он еще встречал протестующие голоса — вспомним «Заводной апельсин» Энтони Берджесса или появившееся почти в одно время с ним «Возвращение со звезд» Станислава Лема. Но потом это искусственное «смягчение нравов» стало приносить свои видимые плоды: в Европе, особенно северной ее части, ты чувствуешь себя почти в полной безопасности, совсем не то что в России. Обратной стороной этого процесса являются вспышки беспричинного террора, почти бессмысленного насилия в ситуации всеобщей расслабленности.

Для этого расслабившегося мира представляет угрозу все, что до сих пор находится в напряженном состоянии. Проблема не в том, что либеральная Европа отрицает грех, в каком-то смысле она на нем настаивает, она отрицает христианские методы борьбы с грехом. Она придумала собственные методы, и ей кажется, что эти методы оказались более успешными, чем рецепты древнего христианства.
Россия, разумеется, все эти методы отрицает, при всей своей «бабской душе» она до сих пор, наверное, самая мускулинная страна Европы. В Осло почти на каждом шагу стоят гигантоподобные изображения обнаженных женщин одновременно с маленькими и нелепыми фигурками мужчин. Так современное искусство борется с традиционными нравами этой самой мускулинной страны Скандинавии, где о викингах еще не вполне забыли. Появись что-нибудь подобное в Москве, это мгновенно сочли бы идеологической диверсией.

Вот поэтому и проникает к нам современная Европа посредством карнавального богохульства с его псевдоутонченным философским обоснованием. Европа показывает нам сны о спокойной жизни, к которой можно приобщиться, только если расслабиться и перестать напрягаться, гневаться, возмущаться. Смерть Бога — это ведь только повод посмеяться.