Так надо ли хоронить Ленина?

«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»?

Недавние высказывания Президента Путина в фильме «Валаам» по поводу Мавзолея и его содержимого многими, особенно апологетами покойного большевика № 1, были восприняты в духе полного и безоговорочного оправдания того квазирелигиозного почитания Ильича, которое, как ни крути, так или иначе выражено в Мавзолее. В понимании проблемы между тем существует немалая путаница, наряду с полной убежденностью многих участников нескончаемой дискуссии в том, что именно я-то все правильно понимаю. Для спокойного и вдумчивого системного анализа этой набившей оскомину проблемы необходимо для начала точно процитировать то, что, собственно, было сказано Президентом. «Смотрите, Ленина положили в Мавзолей. Чем это отличается от мощей святых? Для православных, да просто для христиан? Когда мне говорят: в христианском мире нет такой традиции, как же нет? На Афон поезжайте, посмотрите. Там мощи святые есть, да и у нас здесь (на Валааме) тоже святые мощи Сергия и Германа... По сути, ничего нового тогдашняя власть не придумала. Она просто приспособила под свою идеологию то, что человечество давно уже изобрело». Чуть выше Путин затрагивает известный сюжет на тему о том, сколь «похожи» коммунизм и христианство: «Вера, она всегда нас сопровождала. Она укреплялась, когда стране нашей, народу было особенно тяжело, были совсем жесткие богоборческие годы, когда уничтожали священников, разрушали храмы. Но одновременно ведь создавали новую религию» – коммунистическую идеологию, которая «очень сродни христианству». «Свобода, братство, равенство, справедливость – это все заложено в Священном Писании, это все там есть. А Кодекс строителя коммунизма? Это сублимация, примитивная выдержка из Библии, ничего нового они там не придумали».

Путин, естественно, решает свои предвыборные задачи, почему и не хочет напрямую ссориться ни с одной из более-менее значимых групп российского общества. В силу этого он высказывается заведомо двусмысленно, так что как сторонники, так и противники «красной» идеологии могут истолковывать его слова в свою пользу. Именно так и поступили, с одной стороны, Г.А. Зюганов, для которого Мавзолей – бесспорно, дорогое его сердцу культовое сооружение, а с другой – Н.В. Поклонская, для которой этот архитектурный памятник – принадлежность абсолютно чуждого, враждебного культа.

Между тем все комментаторы, которые, в числе прочего, отмечают и данное лежащее на поверхности обстоятельство, как нам представляется, упускают из виду самое главное в высказывании Президента, что не может оспариваться, на каких бы позициях не стояли те или иные комментаторы, а именно: Путин интерпретирует Мавзолей именно в религиозном аспекте, переводит обсуждение проблемы именно в религиозный план, в котором только и можно спорить о главном: есть ли коммунистическая «религия» обезьянье «подражание» христианству, то есть дело заведомо бесовское, антихристово или же она – так сказать, естественное, органическое продолжение христианства. Для политического лидера светского государства это крайне интересная деталь.

Путин в своем высказывании заведомо и, как нам кажется, сознательно не углубляется в метафизику, не занят каким-то углубленным анализом. Он в своем фирменном стиле остается для всех, по сути, человеком-загадкой, а в том, что касается самой проблемы, его мысль явным образом скользит по поверхности. Он, таким образом, оставляет нам полную свободу не интерпретации его собственной, заведомо предвыборной реплики, а именно такого метафизического углубления, которое мы можем осуществить самостоятельно, вне контекста нынешней или недавней политической ситуации в стране. Должен же кто-то заниматься таким анализом, не могут же абсолютно все погружаться в стихию поверхностной и ситуативной политической борьбы. Последнее, кстати, все равно бессмысленно, поскольку в контексте выборов в современной России в такой борьбе все равно, кроме самого Путина, нет серьезных и реальных игроков.

И поскольку в свое время мы написали несколько статей на данную конкретную тему, позволим себе воспользоваться нашими старыми текстами, так сказать, в новых условиях.

Во-первых, касательно «мощей». Касательно внешнего сходства Путин, разумеется, прав, поскольку констатирует очевидное. Но какова та религиозная глубина, то, так сказать, метафизическое содержание, которое стоит за этим внешним подобием? Собственно, здесь происходит то, что обычно имеет место при сравнении разных религий: на поверхности (например, в сфере тех же «заповедей») все очень похоже, но чем глубже мы погружаемся в ту или иную религиозную традицию, тем серьезнее, фундаментальнее расхождение религий именно на уровне духовных практик, то есть: самого понимания абсолюта (а без него какая же религия?!) и способа связи человека с абсолютом, того, что богословы назвали бы способом богообщения.

Общеизвестно, что все большевики были заведомыми материалистами и, таким образом, с фундаментально-мировоззренческой точки зрения никак не могли быть христианами в собственном смысле. Стало быть, и почитание человеческих бренных останков («мощей») у них в принципиальном, содержательном смысле было и есть совсем иное, нежели в христианстве, при всем внешнем сходстве.

И поскольку вполне очевидно, что в действительности Мавзолей есть наиболее полное и законченное выражение отнюдь не христианского, а именно материалистического сознания, здесь следует все же поговорить на ключевую тему – о материализме.

Материализм есть в конечном счете отнюдь не чисто "научное" мировоззрение (философы знают, что такое в принципе невозможно), а именно вера в то, что все в мире есть материя и управляется ею, что все принципиально выводимо из материи. Любой мыслящий человек, обладающий элементарной философской грамотностью и не пребывающий в рабстве у какой-либо идеологии, знает, что "материя" отнюдь не есть нечто реальное, эмпирическое. Это такая же философская категория, как и все прочие (время, пространство, движение, причинность и т.д.), то есть абстракция нашего ума. И то, что именно одна эта категория ставится в основание всего мироздания, есть самый настоящий произвол материалиста, проявление его веры в определенный миф. Будучи интерпретированной личностно (что неизбежно, поскольку речь идет именно о вере, о коренном самоопределении человека в жизни), вера во всеобщность и первичность материи означает, что все в мире есть мертвое тело и выводимо из него. Причем, если мы последовательные материалисты, то мы уже не можем отговориться тем, что верим не просто в материю, но в одушевленную материю, ибо в таком случае это уже не будет последовательный материализм, и придется-таки, логически рассуждая, прийти к бессмертию души, что для материалиста невозможно. Личностная интерпретация материалистической веры в "первичность" материи, неизбежная в условиях жизни, а не просто отвлеченной игры ума, с железной необходимостью приводит к обожествлению трупа и возведению его в ранг абсолюта. "Материя, в условиях личностной ее интерпретации, уже перестает быть невинной логической категорией. – пишет А.Ф. Лосев. – Она становится безглазым, черным, мертвым, тяжелым чудищем, которое, несмотря на свою смерть, все же управляет всем миром. Материю нельзя одушевлять (согласно последовательному материализму. – В.С.). Но вероучение заставляет утверждать, что нет ничего вообще, кроме материи. Если так, то ясно, что материя есть смерть"[1].

Разумеется, сама по себе материя, материя как философская категория, такая же, как и все прочие, вовсе не есть смерть. Но абсолютизированная материя, материя как предмет веры последовательного материалиста, есть именно смерть, ибо если перед нами подлинный абсолют, то ничего, кроме него, и не существует, и все многообразие реального мира выводимо только из этого абсолюта. С философской точки зрения (если уж говорить о мышлении), это элементарно. Если никакой души нет, и все есть материя, то, значит, нет и никакой жизни и все существующее есть гигантский механизм, подчиненный некоему отвлеченному разуму, точнее говоря рассудку. Сведение всего к механизму – это как раз и есть наиболее законченное выражение материалистического понимания мира, отрицающего первичность духовного начала. (В своем практическом проявлении такое мировоззрение приводит к постоянному насилию над реальностью, основанному на ненависти к органичным формам жизнеустройства). Выражением иного понимания, противоположного материализму, является организм, который, в отличие от механизма, одушевлен, содержит в себе некое высшее, иррациональное начало, не сводимое к механической сумме своих частей. Механизм в основе своей мертв, лишен жизни, бездушен, есть произвольный набор своих элементов и может управляться только извне. Организм есть воплощение жизни, обладает душой, и гибель каких-то его частей или даже всего организма в целом не означает гибели души, того первопринципа, который делает его живой целостностью, той идеи, которая первична по отношению к самому организму, Божественного замысла о нем. Безусловно, выбор одного из этих мировоззрений определяется отнюдь не рациональными доводами. Он абсолютно произволен, определяется соображением веры, а не разума.

Материалист просто верует в то, что все реальные вещи мира возникли из слепой и глухой материи, подобно тому как и христианин верует в то, что реальный мир сотворен Пресвятой Троицей, и в человека – царя земли Самим Богом вдунуто дыхание жизни, "душа живая".

Оба мировоззрения, подчеркивал Лосев, суть в своей последней глубине плод некоего откровения, только откровение это исходит из разных источников. В одном случае оно дано Богом, в другом сатаной. "Единственное и исключительное оригинальное творчество новоевропейского материализма заключается именно в мифе о вселенском мертвом Левиафане, который, и в этом заключается материалистическое исповедание чуда, воплощается в реальные вещи мира, умирает в них, чтобы потом опять воскреснуть и вознестись на черное небо мертвого и тупого сна без сновидений и без всяких признаков жизни"[2]. И в этом тот, кто дает людям свое сатанинское откровение, инспирируя подобного рода мировоззрение и подобного рода миф, проявляет себя как "обезьяна Бога", будучи неспособным на собственное оригинальное творчество и лишь пародируя творчество Бога, божественный замысел о мире.

Думается, для короткой статьи сказанного вполне достаточно, чтобы понять, что Мавзолей на Красной площади отнюдь не является продуктом ни христианского, ни общерелигиозного сознания, признающего примат духовного начала. Это есть последнее слово последовательного материализма, желающего осуществиться до конца в реальной жизни, а не только лишь в отвлеченном мышлении. И то, что материализм достигает здесь ужасающе конкретного и, если угодно, религиозного выражения, есть закономерный вывод из самого материализма, а вовсе не искажение "естественного" и "разумного" научного мировоззрения мистически и религиозно настроенными людьми.

Большевизм – есть последовательный материализм, ставший "руководством к действию", а не просто отвлеченной философией. Поэтому то, что находится в Мавзолее, неизбежно стало объектом поклонения при тотальном господстве большевизма. Это – вожделенная цель большевиков, тот предел, к которому они не только подсознательно стремятся сами, но также хотят привести все человечество. Некрофил нуждается во все новых трупах для удовлетворения своей страсти, достигающей степени религиозного экстаза. Это "религия", но такая, которая стремится уничтожить дело Христово на земле, а значит, и весь мир привести к небытию. Поэтому гора трупов, которая сопровождала власть большевиков – абсолютно неизбежный практический вывод из их фундаментальных мировоззренческих постулатов, основанных на принципиальном материализме, практическая реализация этой философии.

Итак, если ставить вопрос в принципиальном плане, то разновидность культа, которую мы имеем в Мавзолее (и других мавзолеях подобного рода) есть не что иное, как культ смерти, возникающий в результате сатанинского откровения, философским обоснованием коего является так называемый диалектический материализм. Мертвое тело искусственно сохраняется здесь от тления средствами науки. Православное же почитание мощей святых есть отнюдь не поклонение бренным останкам как таковым. Здесь, во-первых, мы часто имеем дело с реальным нетлением, с чудесным нарушением законов природы по произволению Божию. Праведник своей жизнью и своим духовным подвигом стяжал благодать Духа Святого, достиг святости. Это высшая реальность, и она гораздо реальнее тех обезьяньих подделок, на которые пускаются темные силы в своем стремлении опошлить, спародировать божественный замысел о мире. Но дело даже и не в нетлении тел святых угодников Божиих (которого может и не быть и часто не бывает). Веруя в бессмертие души, христиане веруют и в воскресение плоти. Поэтому почитание мощей святых есть не просто преклонение перед духовной высотой их подвига, который они совершили в своей земной жизни, но упование на всеобщее воскресение людей в целостном составе их существа, которое, по нашей вере, совершится в конце времен силою благодати Божией. Для нас "там", за чертой смерти, не темное марево, не страшное чудище "материи", но просветленный Духом Божиим мир, в котором обитают Силы Небесные и святые, с радостью и молитвой ожидающие окончательного суда Божия над миром и его делами. Поэтому мы и обращаемся к ним, ко Христу и к Матери Божией с мольбой о заступничестве, о благодатной помощи, без которой ничто все наши земные усилия.

Итак, если мощи святых в православном культе есть образ, через который мы восходим к первообразу, то есть к целостной человеческой личности, веруя в бессмертие души и в совершаемое благодатной силой Божией воскресение всех в конце времен, то лжемощи, составляющие содержимое Мавзолея, будучи также принадлежностью вполне определенного культа, несут в себе совершенно противоположный смысл. Ниоткуда не видно, что здесь присутствует вера в бессмертие души и в воскресение мертвых.

Есть, правда, один существенный нюанс, о котором мы не говорили раньше. Это – связь Мавзолея, как, бесспорно, культового сооружения, с известной теорией русского философа Н.Ф. Федорова о «воскрешении отцов». Федоров учил именно о том, что когда-нибудь в будущем, по мере развития науки, станет возможным воскрешение ранее умерших поколений и заселение этими воскрешенными других планет. Именно Федоровская теория, в числе прочего, стимулировала мысль тех, кто задумался над техническими возможностями развития космической техники и воздухоплавания. Некоторые специалисты по проблеме полагают, что философия Федорова могла быть одним из интеллектуальных и «духовных» стимулов для создателей Мавзолея. Разговор о таком сложном и специфическом мыслителе, как Н.Ф. Федоров, должен вестись, разумеется, совершенно отдельно. Но, по нашему мнению, вполне очевидно, что из всей богатой палитры федоровской философии здесь были взяты отнюдь не христианские ее элементы. Создатели и вдохновители Мавзолея верили в силу «разума» и науки, а не в силу Божественной благодати. Лучше всех это выразил главный «певец» большевизма на начальном его этапе, впоследствии «канонизированный» с подачи Сталина – В.В. Маяковский:

Еще старухи молятся,

в богомольном изгорбясь иге,

но уже

шаги комсомольцев

гремят о новой религии.

О религии,

в которой

нам

не бог начертал бег,

а, взгудев электромоторы,

миром правит сам

человек.

Не нам

писанья священные

изучать

из-под попьей палки.

Мы земле

дадим освящение

лучом космографии

и алгебр.

Вырывай у бога вожжи!

Что морочить мир чудесами!

Человечьи законы

- не божьи! -

на земле

установим сами.

Пусть их,

свернувшись в кольца,

бьют церквами поклон старухи.

Шагайте,

да так,

комсомольцы,

чтоб у неба звенело в ухе!

(«Наше воскресенье»)

Не менее определенно выражался поэт и в связи с «бессмертием» Ленина:

Неужели

про Ленина тоже:

«вождь

милостью божьей»?

Если б

был он

царствен и божествен,

я б

от ярости

себя не поберёг,

я бы

стал бы

в перекоре шествий,

поклонениям

и толпам поперёк.

Я б

нашёл

слова

проклятья громоустого,

и пока

растоптан

я

и выкрик мой,

я бросал бы

в небо

богохульства,

по Кремлю бы

бомбами

метал:

ДОЛОЙ!

Но тверды

шаги Дзержинского

у гроба.

Нынче бы

могла

с постов сойти Чека…

Богу

почести казённые

не новость.

Нет!

Сегодня

настоящей болью

сердце холодей.

Мы

хороним

самого земного

изо всех

прошедших

по земле людей.

(Поэма «Владимир Ильич Ленин»).

Здесь можно было бы приводить и другие, весьма многочисленные, выдержки из Маяковского и других поэтов и публицистов его времени, но думается, что и приведенного достаточно, чтобы понять: культ ленинского «бессмертия», невозможный без поддержания в приемлемой форме его трупа – это классическое богоборчество; выражаясь хрестоматийными словами Достоевского, «не Богочеловечество, а человекобожие», последовательное отрицание той веры, что составляет основу и сокровенную суть христианства и выражена в Символе веры, который мы поем за Литургией. (Если прав один публицист, на полном серьезе уверявший меня, что мавзолей и по архитектуре есть ни что иное, как Голгофа, то ведь, сам того не понимая, он изрек истину, напрочь убивающую всякие попытки искусственной христианизации главного большевистского культа, ибо всем очевидно, что на этой «горé-Голгофе» нет самого главного, то есть Распятия, орудия нашего спасения). Ветхий человек (тело Ленина) остается без какой-либо надежды на будущее воскресение и спасение.

Сам Маяковский, как типичный фанатик-неофит, какое-то время исступленно верил в то, что Ильич скоро как-нибудь «воскреснет» сам, без всякого Бога, что как-то реализуется идея Н. Федорова. Он буквально истязал себя бесконечными заклинаниями, по смыслу и интонации полностью противоположными христианской молитве: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» Когда эта вера поэта не оправдалась, он покончил с собой, в строгом соответствии с духом исповедуемой им «новой религии». Именно рухнувшая вера в основе его самоубийства, а любовная история была приплетена лишь как удобное оправдание. (На это обратила внимание еще М. Розанова в своей известной статье «Маяковский и Ленин»).

Итак, на наш взгляд, вполне очевидно, что искусственная христианизация «мавзолейного» культа абсолютно ненаучна и некорректна с мировоззренческой точки зрения. Тогда, естественно, снова встает главный вопрос: что делать с содержимым главного храма коммунистов и с ним самим? Думается, здесь мы не откроем Америки, если скажем, что вопрос некорректно поставлен, ибо в самой постановке содержится искусственное выведение гипотетического субъекта действия за рамки социального контекста. Мавзолей ныне снова популярен, а идея национального покаяния, включающая в себя и изживание, преодоление ложных культов недавнего прошлого – как раз наоборот. (По нашему глубокому убеждению, данное обстоятельство отнюдь не свидетельствует о возрождении и духовном здоровье нации). Тот субъект, который, руководствуясь энергией Божественного Откровения, во времена древнего христианства сокрушал языческие капища, по большей части отсутствует. В РПЦ есть, конечно, некая пассионарная часть, готовая в этом вопросе идти до конца, но не она определяет ход событий, не она «делает мейнстрим». Высшее священноначалие или его представители высказываются в основном в духе «лишь бы чего не вышло». Высшая политическая власть по понятным причинам сейчас эту тему тем более трогать не будет. Так что каждый, конечно, может иметь по этому вопросу сколь угодно обоснованную и выстраданную позицию, но к реальности все эти разговоры не имеют прямого отношения в силу отсутствия готового на решительные шаги субъекта действия. Сакралитет нации едва тлеет, а кто-то продолжает звать на подвиги. Так что христианам, по самой своей природе, разумеется, не склонным одобрять культы, столь чуждые их вере, остается лишь молиться, занимаясь в первую очередь собой, делом своего спасения. А мертвым, по слову Писания, предоставить погребать своих мертвецов (Мф. 8: 22).

Владимир Семенко

_______________________