Иван Грозный: мифы и реальность

От редакции

Эпидемия «сакрального, мистического сталинизма» накрыла страну. Выходят статьи под заголовками «В милосердии неумолим», посвященные Сталину. Сомневаться в правомерности идеи канонизации и, стало быть, святости «царя Иоанна Васильевича» (Ивана Грозного) в определенных квазиправославных кругах считается как бы и вообще неприличным. Все шире распространяется мировоззрение, в котором центральная для православного правосознания и государствоведения идея сакральной власти мыслится абсолютно неотделимой от тирании. И т.д. и т.п. В этом видится болезненная реакция травмированного сознания, которое не может не «отзываться» на многолетнее либеральное оплевывание русской имперской традиции, на тот либеральный русофобский миф, который лишь три исторических фигуры – Ивана IV, Петра I и Сталина считает как бы квинтэссенцией, высшим выражением русского самосознания и самой русской души. Парадоксальным образом клеветники России, десятилетиями создававшие миф о русской душе, как «тысячелетней рабе», находят неожиданный отклик во многих из нынешних патриотов, готовых как бы назло либералам «со знаком плюс» признать созданный ими миф о тирании как родовом качестве русского народа, лишь бы как-то противостоять русофобскому глумлению над страной и ее народом. Эта борьба одного мифа с другим, каждый из которых современный философ справедливо называет проявлением «идеомании», не способна привести к адекватному постижению нашей истории, абсолютно необходимому для конструктивного и созидательного движения вперед. В конечном счете оба мифа делают одно общее, враждебное России дело, лишая национальное самосознание всяких остатков адекватности. Выбрать «царский» путь русской религиозно-политической мысли, Ильина и Солженицына, путь между западническим, русофобским либерализмом и квазиправославным, подменным лжемонархизмом – задача актуальнейшая, без решения которой у страны нет позитивного политического будущего. А, стало быть, не будет и самой страны. Решительно заявляя о своей приверженности этому пути, мы начинаем публикацию работ современных русских ученых и мыслителей, текстов как исторических, так и историософских, в которых последовательно разоблачаются как русофобские мифы о России, так и неумное «государственничество», весьма далекое от того понимания сакральной власти, что начертано отцами, что содержится в Писании и Предании. Первая из них – это работа об Иване Грозном выдающегося русского историка Владимира Леонидовича Махнача, недавно безвременно ушедшего от нас в лучший из миров. Его трезвый взгляд, блестящая образованность, неотразимая сила аргументов – есть разящее оружие, перед которым бессильно больное, травмированное сознание, не умеющее жить, сознательно или нет, питаясь рукотворными мифами об истории – худшей из сказок, мешающей народу жить и творить свою реальную жизнь, реальную историю, преодолевая все те испытания, которые, по промыслу Божию, не могут быть незаслуженными и которые милосердный Господь для нашей же пользы воздвигает на нашем пути.

Нельзя сказать, что я никогда не ошибался как историк. Ошибаются все, но слишком уж много аргументов подталкивали меня к неверному, как впоследствии оказалось, выводу, сделанному мною около четверти века тому назад. Я тогда опрометчиво решил, что наконец-то с разговорами об исторической роли Ивана IV как «прогрессивного» царя и выдающегося государственного деятеля навсегда покончено.
В России веками существовала образовательная система с уродливыми перекосами, при которой обычный русский школьник подробно знал периоды царствования двух тиранов: Ивана IV и Петра I. В то же время дети не знали множество выдающихся поступков нашего первого царя Ивана III, преемника византийских василевсов и создателя единой России. Учащиеся имели плохое представление о деятельности русского царя Алексея Михайловича ─  реформатора, сторонника парламентаризма, талантливого животновода и основателя первых российских театров. Российской исторической наукой а, следовательно, и системой образования недооценивались заслуги императрицы Елизаветы Петровны, проводившей удивительно точную не только внешнюю, но и внутреннюю политику, благодаря которой русский народ смог облегченно вздохнуть после эпохи временщиков и казнокрадов. Многими поколениями историков был оболган император Павел Петрович - гений внешней политики. Замалчивались и продолжают замалчиваться школьными учителями труды последних четырех российских самодержцев: Николая I, Александра II, Александра III и Николая II, так много сделавших для того, чтобы страна не свалилась в пропасть революции.
Увы, в жизни каждой нации встречаются периоды тирании. Я без труда могу назвать десятки греческих или, скажем, итальянских тиранов. Однако за всю многовековую историю нашего Отечества дореволюционной Россией правили всего лишь два тирана. И надо же было такому случиться, что именно их имена вбивали в мозги многих подрастающих поколений! Это было и по сей день остается очень большой проблемой.
Народная память не пощадила  Ивана IV. В исторических песнях русского народа его прозвали Дракулой, который, как известно, тезоименит самому дьяволу. Однако апологеты Ивана утверждают, что в некоторых фольклорных произведениях он выглядит суровым, но справедливым царем. Между тем исследователи уже давно разобрались в этом парадоксе. Дело в том, что в «преданьях старины глубокой» в образе царя Ивана Васильевича причудливо переплелись черты характеров великого Ивана III и его безумного внука Ивана IV. В историческом эпосе прозвище Грозный перешло от Ивана III, которого так звали еще при жизни, к Ивану IV. Эти удивительные метаморфозы стали возможными, прежде всего, потому, что оба царя были не только Иванами, но и Васильевичами. К тому же, периоды их царствований разделяло очень мало времени. Иван III, создатель великой Московской державы, собиратель русских земель, был действительно и грозен, и велик. Но жестоким он никогда не был. За свое 42-летнее царствование по политическим приговорам он казнил всего 6 человек. Вряд ли потомки, слагавшие о нем песни, могли назвать его Дракулой.
Так в русских былинах нашли свое противоречивое отражение любовь к справедливому царю Ивану Васильевичу и ненависть к кровавому злодею Ивану.
Историки XVII века, которых никак нельзя назвать западниками или масонами, оставили в источниках много неодобрительных высказываний об Иване IV. Николай Михайлович Карамзин первым вынес академически обоснованный вердикт правлению Ивана. Осторожный Карамзин, считаясь с волей государя и с монархическими настроениями элиты, писал, что в начальный период правления Ивана народ благоденствовал, а последние годы его царствования оказались для страны губительными. Следует отметить, что начальный период правления Ивана Грозного продолжался всего 11 лет (с 1547 по 1558 г.), а его злодеяния не прекращались целых 26 лет (с 1558  по  1584 г.). После Карамзина в России практически не было историков, отзывавшихся об Иване с симпатией или сочувствием. Даже известный своей сдержанностью Сергей Михайлович Соловьев, не любивший выносить исторических приговоров русским самодержцам,  не смог ничего сказать в его оправдание. Умнейший ученик Соловьева, Василий Осипович Ключевский, подверг безжалостной критике государственную деятельность Ивана IV.
Не жаловало этого царя и русское общество, которое до революции очень трепетно относилось к своему историческому наследию. Свидетельством такого отношения является, в частности, огромный памятник, сооруженный в Новгороде в честь 1000-летия России. Его украшают многочисленные рельефные композиции, на которых можно найти изображение даже практически забытых государственных деятелей ─ например, Кейстуда Литовского. Но для Ивана IV на этом памятнике места не нашлось! Более того, в России не было ни одного учебного заведения, больницы, богадельни или корабля, когда-либо носивших его имя. Русский народ и Церковь не желали лишний раз вспоминать Ивана IV. С содроганием рассказывает о нём и великая русская литература. Если Карамзина еще можно упрекнуть в юношеской причастности к масонству, то о личном друге царя, убежденном стороннике монархии, аристократе Алексее Константиновиче Толстом, ничего предосудительного сказать нельзя. Его единственное прозаическое произведение ─ «Князь Серебряный» ─ во времена моего отрочества читал каждый второй мальчик и каждая третья девочка. Так вот, в предисловии к этой замечательной книге автор пишет о себе, что он «бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IY, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования»[1]. На самом деле, как мы уже отчасти видели выше, негодование в русском обществе по поводу бесчинств Ивана было довольно сильным.

Эпохой Ивана Грозного много занимались и в советское время. Интересно, что именно тогда,  когда Сталин увлекался изучением его личности, появляется целый ряд фундаментальных исследований, в которых негативная оценка царствования Ивана IV подтверждалась очень серьёзным научным анализом. Академик Веселовский и профессор Зимин убедительно доказали, что опричный террор не был ни орудием  борьбы царя против боярства, ни тем более средством для преодоления феодальной раздробленности. Константин Бадигин - выдающийся полярник, ставший писателем, ─ написал замечательную книгу «Корсары Ивана Грозного». Миллионы читателей узнали из этого бестселлера, сколь мрачной и деспотичной была в России вторая половина XVI века. Лучшие отечественные историки, писатели и публицисты оказались поразительно единодушны в своих мнениях о трагичности последствий этого периода русской истории. Однако в наше странное время нашлись люди, готовые не только подвергнуть ревизии сделанные ранее выводы, но и провозгласить Ивана IV святым и праведным. Сторонники канонизации Ивана опираются на книгу «Самодержавие духа», написанную историком Церкви митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычевым). Ученик подвижника 20–30-х годов минувшего столетия митрополита Мануила Лемешевского, он был первым архиереем советского времени, начавшим говорить с властями тоном, подобающим его сану. Наряду с яркими рассказами об Александре Невском и героях Куликовской битвы, а также глубоким историческим анализом царствований Петра I и Екатерины II, в «Самодержавии духа» сделана попытка реабилитации Ивана IV. Однако историки и филологи давно подозревают, что апология этого царя не принадлежит перу митрополита Иоанна, а вставлена в его книгу позднее. Правда, лингвостилистический анализ, способный установить подлинность этих текстов, ещё не проводился. На данный момент не исключено, что попытка реабилитации Ивана IV действительно сделана митрополитом Иоанном[2]. Тут уж ничего не поделаешь. Великие люди, даже и святые, тоже ошибаются…
Вслед за тиранолюбцами предположим и мы, что Ивана IV действительно  оклеветали. Это могли сделать, например, иностранные офицеры, служившие в опричнине, ─ Таубе, Крузе, Штаден или оказавшийся в русском плену Шлихтинг. В своих мемуарах они дружно поливают Россию грязью. Но нельзя же всерьёз говорить о существовании «жидомасонского заговора», который якобы и был причиной того, что все иностранцы одинаково плохо писали о России. Про Россию писали многие и по-разному. До наших дней дошли записки капитана мушкетёров Маржарета, состоявшего на русской службе в эпоху Смуты. Этот наёмник отзывался о русских с искренней симпатией. И он был не один. Часто авторами путевых заметок становились заморские купцы и торговые агенты, например англичанин Горсей. Среди иноземных мемуаристов были как враги России, так и её друзья. Встречались и те, которые к русским были равнодушны, поэтому они не выискивали грязь в окружающей их российской действительности.
Предположим, что Ивана оклеветали и в убийстве своего сына. Но куда же исчез царевич Иоанн Иоаннович? Может быть, он скоропостижно скончался, а враги царя тут же распустили слух о его убийстве? Сегодня уже и Репина обвиняют в том, что он свою знаменитую картину «Иван Грозный и сын его Иван» написал, выполняя чей-то заказ. Наверняка наши ура-патриоты вспомнили недобрым словом и происхождение художника. Репин хоть и был родом из казаков, но отчество почему-то имел Ефимович…. Но «Иван Грозный…» принадлежит к числу лучших полотен гениального мастера. Допустим, что с царевичем вышла какая-то странная история. Однако исторические факты говорят в пользу того, что Иван в гневе запросто мог убить кого угодно, в том числе и самых близких родственников. Уже не из иноземных, а из русских источников хорошо известно, что Иван в приступе ярости убил свою беременную невестку только за то, что она в домашней обстановке явилась перед ним недостаточно одетой.
А ещё сторонники канонизации Ивана IV утверждают, будто он и митрополита Филиппа не убивал. По их мнению, Филипп, оказывается, был верным слугой Ивана и не мог с Евангелием в руках грозить царю отлучением от Церкви во время их известной ссоры в Успенском соборе. Но тогда возникает вопрос: а что же ещё мог делать в этот момент митрополит? Апологеты Ивана IV предлагают православным людям поверить, что Филиппа ─ верного слугу царя ─ убили враги Ивана, которые боялись разоблачения со стороны митрополита. Но тогда почему митрополит оказался в ссылке в Тверском Отрочьем монастыре? Даже если допустить, что Иван IV и не приказывал убивать митрополита, то незаконное изгнание святителя с кафедры всё равно является тяжким каноническим преступлением, чреватым отлучением от Церкви. Желая поскорее расстаться с несговорчивым иерархом, царь созвал неканоничный Собор, от участия в котором уклонилось подавляющее большинство архиереев. Возможно, епископу Крутицкому Галактиону такое поведение стоило жизни. После Собора имя владыки Галактиона почему-то перестаёт упоминаться в документах. Поговаривают наши тиранолюбцы и о том, что митрополита Филиппа убил по своему окаянству Малюта Скуратов - главный палач Ивана. Это утверждение напоминает мифотворчество советского образца о безмерной доброте товарища Сталина и лютом человеконенавистничестве Лаврентия Берии[3]. Увы, так не бывает! Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, по прозвищу Малюта, панически боялся Ивана IV и шагу ступить не мог без разрешения своего хозяина. Сразу же после смерти тирана в 1584 г. монахи Соловецкого монастыря забрали из Твери мощи святителя,  почтив своего великого игумена погребением его останков в святой Соловецкой земле. Заняв в 1652 г. патриаршую кафедру, один из  величайших церковных деятелей в русской истории ─ патриарх Никон ─ немедленно отправляется на Соловки, где был когда-то постриженником. С постоянным молебствием патриарх возвращает мощи святителя Филиппа обратно в Москву для захоронения их в Успенском соборе. На границе Москвы мощи владыки Филиппа встречает молодой царь Алексей Михайлович и принародно просит у святителя прощения за преступления, совершённые своим предшественником. Неужели и патриарх Никон, и все русские архиереи и множество православных мирян, на глазах которых происходило покаяние царя, являются разбойниками, клеветниками или масонами? Думается, расправа над святым митрополитом всецело лежит на совести Ивана IV. Кстати, Филипп был не единственным святителем, загубленным по его приказу. Блестящий русский аристократ князь Андрей Михайлович Курбский, сбежавший от преследований Грозного в Литву, обвинил Ивана в убийстве святителя Германа Казанского. Утверждение Курбского оспаривалось некоторыми историками. По всей видимости, Герман убит не был. Он так же, как и владыка Филипп, умер лишённым кафедры, находясь в ссылке в чужом монастыре. А вот священномученика Корнилия Иван убил собственноручно. До сих пор в Псково-Печерском монастыре, где это произошло, путь от надвратной Никольской церкви до Успенского собора называется кровавым.
Своего духовника, священника Благовещенского собора Сильвестра, ученейшего человека, автора знаменитого «Домостроя», Иван выслал на Соловки. Сильвестр оказался в монастыре в то время, когда его игуменом был Филипп. Они, конечно, беседовали, и будущий митрополит из первых рук узнал о царе всю правду задолго до появления опричнины. Сильвестр исчез из монастыря при загадочных обстоятельствах. Бежать с Соловков, находясь, к тому же, под надзором, в XVI веке было невозможно. Никто так и не знает, что с ним стало. Скорее всего Сильвестр покинул монастырь с благословения игумена, прожив остаток своих дней в каком-нибудь уединённом уголке Большого Соловецкого острова.
Судя по всему, в военном отношении Иван IV был человеком бездарным. Само по себе это обстоятельство нельзя поставить ему в вину. Царь может и не быть талантливым военачальником, хотя с августейшими особами такое иногда случалось. А вот величайшего полководца своего времени Иван довёл до смерти. Им был князь Михайло Воротынский, воевода, разгромивший Казанское ханство. Правда, вся слава от этой победы досталась не ему, а 22-летнему Ивану, который тогда командовал войском чисто символически. Двадцатью годами позже, в 1572 г., уже состарившийся Воротынский спас Москву от крымско-татарского нашествия. Войска Девлет-Гирая потерпели сокрушительное поражение. Крымцы понесли такие потери, что 20 лет не смели приблизиться к Москве, а их командующий Дивей-Мурза попал в плен. Но уже через год осыпанный царскими милостями Воротынский был арестован и предан жестоким пыткам. Целый ряд отечественных историков утверждают, ссылаясь на источники, что Иван пытал его собственноручно. Конечно, в те далёкие времена пытка была всего лишь неприятной нормой. Но в России, кроме Ивана Грозного и Петра I, больше не было царей, которые бы сами пожелали стать палачами. Воротынский даже под пытками не желал называть вымышленных злоумышленников. Устрашившись твёрдости старика, его, едва живого, сослали в Кирилловский монастырь, где он и скончался в монашестве. В последние месяцы жизни Ивана над гробницей Воротынского был построен небольшой придельчик.  Там и сейчас стоит при соборе маленькая Владимирская церковь. Неужели мы вскоре узнаем, что Иван и Воротынского не убивал, а монахи Кирилло-Белозерского монастыря снова ошиблись или, ещё хуже, оказались изменниками?
При восшествии на престол Иван IV получил Россию в полном порядке. Бояре, правившие в годы его юности, сделали её ещё сильнее и богаче. Что же стало со страной за время его царствования? Внешняя политика Ивана привела Россию к сокрушительному геополитическому поражению, несмотря на то, что международная обстановка в начале его правления складывалась для русских весьма благоприятно. Великое княжество Литовское постепенно приходило в упадок. В начале XV века оно вмещало в себя почти всю Украину, всю нынешнюю Белоруссию и Смоленскую область. В то время Литва была настолько сильна, что всерьёз раздумывала, кого бы ещё к себе присоединить ─  Московскую Русь или, может быть, Польшу? Но со временем одни энергичные люди уезжали из Литвы на Запад, в Польшу – драться с немцами, а другие на Восток, на Русь – сражаться с  ордынцами. Всего за сотню лет Литва очень ослабела и в начале XVI века она сама превратилась в легкую наживу для своих соседей, каждый из которых хотел присоединить её к себе. Естественно, на Литву претендовала католическая Польша, с которой она к тому времени оказалась связанной личной унией. Польские короли одновременно являлись и литовскими правителями, хотя формально эти государства оставались вполне самостоятельными. Православная Русь также была вправе рассчитывать на роль сюзерена. В Великом Литовском княжестве промосковская партия была очень сильна, однако далеко не все православные там были сторонниками присоединения к Руси.
Начиная с царствования Ивана III, Ливонский орден платил России дань за временное пользование русскими городами Юрьевом ─ (Тарту) и Нарвой. Крепость Ивангород и Нарва, когда-то называвшаяся Ругодивом, были соседями, находившимися на противоположных берегах реки Наровы. Однако груженые заморскими товарами торговые суда чаще заходили именно в Нарву, расположенную на западном берегу. Под предлогом укрепления внешней торговли Иван решил захватить ливонскую Нарву, ставшую к тому времени крупным перевалочным центром. Отобрать Нарву было нетрудно. Однако за слабенькую Ливонию готовы были вступиться мощные европейские государства, имеющие свои интересы в Прибалтике, например, Швеция, Дания и Литва, за спиной которой стояла союзная ей Польша. Иван не мог не понимать, что при таких обстоятельствах любая вооружённая стычка неизбежно перерастёт в большой конфликт с непредсказуемыми для России последствиями. Однако его это не остановило.
Согласно традиции, объявление войны должно было быть ратифицировано боярским приговором. Иван знал, что Боярская дума согласия на войну не даст. В принципе он мог бы созвать Земский Собор и, опираясь на выборных дворян и посадских людей, попробовать законным способом преодолеть силу боярского приговора. Но, видимо, царь был уверен, что Земский Собор останется на стороне Думы, и санкции на войну он всё равно не получит. Тогда Иван решил устроить провокацию. В 1568 г., как раз в то время, когда литовские послы, обеспокоенные военными приготовлениями русских, гостили в Москве, отряд численностью всего в 500 человек, под командованием нового любимца Ивана - Алексея Басманова, будущего руководителя царской опричнины, захватил Нарву. Результатом этой красивой операции стала 25-летняя война, которую Россия с позором проиграла. Тиран, вопреки воле сословий и законного правительства, всё-таки втянул русский народ в бесперспективную военную авантюру. Война уже шла, а бояре продолжали почтительно просить Ивана вернуться к попранным нормам ответственного правления. Встретив решительное сопротивление высшего руководства страны, Иван устраивает новую провокацию. Он громко заявляет о своём отречении от престола и спешно уезжает в Александровскую слободу, совершив при этом страшное святотатство. Под покровом ночи царь увёз из Кремля часть государственной казны и несколько чудотворных икон, лично ему не принадлежавших, а являвшихся достоянием всех русских людей. Иван прекрасно понимал, чем он рискует. Ведь если бы Боярская дума согласилась с его отречением, то он уже не смог бы вернуть себе русский трон. И всё же он решил рискнуть, поставив на карту всё своё будущее. Из подлинных, опубликованных, текстов переписки Ивана IV и Елизаветы Английской становится ясно, что в случае своего провала Иван готовился бежать из России и просил у королевы Елизаветы политического убежища. Тайные планы верховного главнокомандующего о бегстве в чужую страну во время войны сильно напоминают государственную измену. Переиграв Думу, Грозный выторговал себе право на опричнину. Дума не приняла отречение царя только потому, что бояре оказались патриотами, не захотевшими менять царя во время войны. За время своего сидения в Александровской слободе Грозный постарел на 20 лет и превратился в глубокого старика с постоянно трясущейся головой.
Развязав войну с Литвой, Иван совершил роковую ошибку, последствия которой Россия расхлёбывает по сей день. Россия надолго лишилась выходов к Балтийскому морю и важнейших Западных земель. Были потеряны важнейшие крепости Ивангород, Ям (Орешек) и Копорье, по сравнению с которыми приобретение Астрахани и Казани выглядело мелочью. Геополитическое значение утраченных территорий было для России намного важнее. Кроме того, Иван толкнул Литву в объятия Польши. В 1569 г. была заключена Люблинская уния. Польское королевство и Великое княжество Литовское объединились в одну державу ─ Речь Посполитую. С этого момента в Западных землях, некогда принадлежавших Руси, начинается бедствие русской культуры и гонения на Православие. Пройдёт немного времени, и Брестская церковная уния, заключенная в 1596 г., подчинит литовских православных Римскому Папе. Именно в те времена впервые возникли проблемы, до сих пор играющие очень важную роль в религиозной жизни Восточной Европы. Тогда же закладывалась и основа будущего украинского сепаратизма.
Малороссийские казаки в Запорожской Сечи были друзьями России и сторонниками Православия. Вместе с малочисленным донским казачеством они были готовы сражаться за русские интересы. Лидер запорожцев, русско-литовский аристократ князь Байда-Вишневецкий, осыпанный милостями и подарками московских бояр, готовился к военной экспедиции в Крым. Именно тогда в Запорожской Сечи появились русские пушки. Если бы не тиранический срыв, то русские войска, вдохновлённые победами над Казанью и Астраханью, уже к концу XVI века крепко стояли бы как на Балтике, так и на Чёрном море. Но все планы спутала Ливонская война, в которой запорожские казаки, бывшие в то время подданными польского короля, являвшегося одновременно и великим князем литовским, не могли оставаться на стороне Москвы. Так Россия потеряла возможность использовать в своих геополитических интересах огромный потенциал казачьей энергии. Более того, вся её мощь оказалась направлена как раз против русских. Главной движущей силой Cмутного времени и опорой обоих Лжедмитриев стали вовсе не польские шляхтичи, а запорожские казаки. Впоследствии они во главе с гетманом Сагайдачным всенародно покаялись в грехе пролития братской славянской крови.
Ливонская война и бушевавший в стране опричный террор подорвали сложившуюся систему национального хозяйствования. Крестьяне прятались от репрессий в северных лесах, убегали в Литву, на Дон, за Урал и в Сибирь. Стихийное движение крестьян-переселенцев, бежавших на Восток из центральных областей страны, создало проблему нехватки населения, слишком малочисленного для освоения гигантских территорий, которые стала тогда занимать Россия. Согласно писцовым книгам, в центральных волостях запашка земель сократилась в 10─12 раз. Поместный дворянин, несущий государственную службу и кормящийся с поместья, должен был покупать дорогостоящее вооружение, а также содержать сопровождавших его слуг и лошадей. В условиях повсеместного оттока крестьян дворяне разорялись буквально на глазах. Там, где хватало сил, они начали силой удерживать крестьян от перехода к другому землевладельцу. Царю пришлась по нраву дворянская инициатива. Известна его «грамота на Дину» (в Двинскую волость), где он указывает: «Быть вам за вашим помещиком неотлучно и оброку платить, сколько он вас изоброчит». Это был решительный шаг к крепостничеству. Часто великого Ивана Ш незаслуженно упрекают в поддержке крепостнических тенденций. Однако норма «Юрьева дня», введённая им, была лишь законодательным закреплением прав крестьян на переход к другому землевладельцу. Именно опричнина Ивана IV является, как доказал Р.Г. Скрынников[4], одним из главных факторов при формировании и закреплении крепостничества.
Начиная с Ивана, жестокость нравов надолго станет характерной чертой русской политической жизни. Если посмотреть на административные предпочтения Иоанна Ш и Алексея Михайловича, то окажется, что разница между ними очень велика. Иван Ш был государем жестким, а иногда и жестоким. Обладая острым умом, тонким интеллектом, но слишком властным характером, он не был приятным в общении человеком. Свою дочь он обрёк на притеснения в Литве, выдав её замуж за нелюбимого человека. Сохранились письма несчастной царевны, умолявшей разрешить ей вернуться домой и постричься в монахини, только бы не оставаться в Литве, где её принуждают к принятию католической веры. Иван III молчал, считая себя вправе принести своё дитя в жертву политическим интересам. Однако при Иване III не было так называемой квалифицированной казни[5], устанавливающей жестокий способ умервщления преступников, и, как мы уже указали, по политическим приговорам было казнено всего 6 человек. В России на протяжении многих столетий единственным орудием казни был топор.
Царь Алексей Михайлович, напротив, был очень человеколюбив. За добрый нрав подданные прозвали его Тишайшим. Правда, это прозвище было справедливым лишь отчасти. Время от времени царь срывался на крик и громко ругался. С царём Алексеем, имевшим великолепное образование и разносторонние интересы, наверняка было приятно побеседовать о политике, земледелии, театре или архитектуре. Но при нём казнили много, причём квалифицированной казнью. Правление Ивана III в конце XV века отличалось от царствования Алексея в середине века XVII прежде всего нормами социальной нравственности, повреждённой кровавым режимом Ивана IV.
Иван лишил Россию множества необходимейших для неё людей, как боярского, так и чиновного ранга. Среди них оказались и талантливый православный просветитель князь Андрей Курбский, вынужденный скрываться в эмиграции, и выдающийся реформатор,  человек нравственно безупречный, царский сокольничий Алексей Адашев, доведенный Иваном IV до смерти. Были причислены к изменникам конюший боярин, то есть председатель думы Иван Фёдоров Челеднин, печатник Висковатый,  казначей Фуников. Кроме виднейших государственных деятелей и канонизированных святых, ко Господу вопиют тысячи неизвестных, но ведомых Ему праведников, замученных Иваном. К ним принадлежит и боярин, который, будучи посаженным на кол, не обращал на боль никакого внимания и, восседая на колу, как на троне, до самой смерти пел каноны Спасителю, совершая своё последнее богослужение. Уничтожение отечественной аристократии имело тяжкие последствия для ближайшего будущего России и открыло дорогу наступившим вскоре смутным временам. Такова картина одного из самых неудачных царствований во всей российской истории.

Некоторым монархистам даже подумать страшно, что царя-батюшку, каким бы он ни был, можно назвать предателем национальных интересов. Ведь царь ─ это помазанник Божий. Да, действительно, во время венчания на царство над Иваном IV был совершён чин второго, то есть царского, миропомазания. Но таинство миропомазания вовсе не делает фигуру царя священной. В таинстве миропомазания каждый православный христианин сподобляется по прошению Церкви даров Святого Духа, которых ему должно хватить на тяжкую христианскую жизнь. Поэтому когда Церковь помазует государя, то она как бы испрашивает для него дополнительные Святые Дары, ибо нет ничего тяжелее службы государя. Древнееврейское слово «Мошиах», звучащее в греческой огласовке как «Мессия», и греческое слово «Христос» переводятся как «Помазанник». На Руси, как и в других европейских странах, решили не менять греческого звучания в имени Спасителя, которое дословно переводится на русский язык как «Господь наш Иисус Помазанник». Итак, первым Помазанником был Сам Христос. Во вторую очередь помазанниками являются все православные христиане, потому что во время крещения над ними  совершается таинство миропомазания. И только в третью очередь помазанником Божиим становится царь. В Византии второе миропомазание было включено в чин царского венчания только в XIII веке, когда захватившие Константинополь крестоносцы венчали на царство и миропомазали своего императора Балдуина. Позднее византийский император Феодор, временно потерявший константинопольский трон, возможно, по совету архиереев, счёл необходимым включить миропомазание в чин своего венчания, чтобы не выглядеть ущербно в сравнении с оккупантом. До помазания Феодора в истории Византии были десятки праведных царей. Некоторые из них канонизированы. Например, мы чтим память святого благоверного царя Юстиниана Великого. Живший в VI веке, он не мог быть помазан на царство. Однако это обстоятельство не мешает нам относится к нему как к святому.
В наше время появляются самочинные, никем не благословленные, иконы с изображением Ивана Грозного. На одной из них Иван показан в царском облачении, в иконографическом изводе благоверного царя. Другая иконка сообщает нам о явлении Ивану IV святителя Николая Мирликийского. Выпуск подобных икон есть тяжкое церковное преступление. Недавно Архиерейский Собор нашей Церкви в полной мере восстановил инстанцию церковного суда,  и лица, причастные к выпуску подобной провокационной продукции, если они принадлежат к Православной Церкви, должны быть подвержены разысканию, суду и прещению, вплоть до отлучения. Далее, сторонники канонизации Ивана IV утверждают, что в Грановитой палате Московского Кремля он изображён с нимбом. Не надо забывать, что роспись Грановитой палаты была сделана палехскими мастерами во второй половине XIX века. Эта работа является весьма сомнительным свидетельством, на которое лучше не опираться в серьёзном каноническом споре. Чего только не было во второй половине XIX века! Между прочим, в гораздо более древних росписях Архангельского собора не только Иван, но и все князья, великие князья и цари изображены с нимбами над головами. Нимб является знаком святости царского служения, а отнюдь не личной святости каждого из правителей. Это легко доказать на примере московского князя Юрия Даниловича, сына святого Даниила и старшего брата Ивана Калиты. В Архангельском соборе он изображён с нимбом, но никто и никогда не заикнулся о его канонизации, так как он спровоцировал убийство в Орде своего господина – святого благоверного великого князя Михаила Тверского, также изображённого с нимбом. Всех византийских василевсов было принято писать с нимбами. Но греки, более тонкие иконописцы по сравнению с наивными русскими, всегда выделяли императорский нимб оранжевым тоном, чтобы он отличался от золотого нимба, символизирующего личную святость. Нынешние апологеты Ивана Грозного ни разу не сослались на тех, кто мог бы свидетельствовать о видении ему святителя Николая. Я даже готов допустить, что такое свидетельство обнаружилось в одном из бесчисленных списков какой-нибудь летописи. Возможно, Ивану IV действительно было видение, так ведь святитель Николай за долгие века многим являлся. На любой его житийной иконе можно найти клеймо, изображающее, как Николай Чудотворец явился палачу и остановил неправедную казнь трех праведных мужей. Но этот факт ещё не говорит о том, что и палача следует изображать с нимбом. Вспомним, что и Пресвятая Богородица являлась не только достойным людям. Видения бывают и предостерегающими.
Заказчиками, финансирующими написание этих так называемых икон, могут быть люди, далёкие от русского народа, от Вселенского Православия и даже прямые враги России. Денег у них хватает. При помощи красочных буклетов, календарей и брошюр, издающихся крупными тиражами, они пытаются в уставшем и деморализованном российском обществе распространить идеологию, близкую тем, кто хотел бы и самого Сталина канонизировать.
Тиранолюбие, сильно дискредитирующее достойный монархизм, является разновидностью начальстволюбия и присуще маргинальным слоям населения. Этим «несчастненьким» хочется, чтобы какой-нибудь очередной деспот порол их хоть каждый день, лишь бы он и другим спуску не давал. В своём первом послании Курбскому Иван пишет: «Жаловати своих холопов есме вольны, а и казнить вольны же». Эти строчки омерзительны как русской, так и византийской монархической традиции. Византийские василевсы с особой гордостью говорили о том, что управляют свободными людьми. Любовь к деспотизму является частью психологии представителей социальных низов, мечтающих о том, чтобы жестокость деспота уравняла их с людьми самодостаточными, полными чувства собственного достоинства. Для таких маргиналов нет ничего дороже так называемой сильной власти. Православным гражданам восстанавливающейся России надо всегда быть готовыми поставить их на место, если потребуется.