Сокуров и пустота

В последнем фильме «Сказка» известный мастер не может подняться выше изживания своих застарелых комплексов

На фото: кадр из фильма

Сталин, Гитлер, Муссолини и Черчилль находятся в мире ином. Выглядит он довольно странно с точки зрения православной традиции. Впрочем, известный режиссер к ней никогда и не принадлежал. Его крайне поверхностные знания о христианстве базируются в основном на Данте (чью «Божественную комедию» он вряд ли дочитал до конца) и школьно-примитивных задах католицизма. Весь созданный при помощи компьютерной графики антураж «фильмы» можно воспринять как воплощенное представление автора о некоем «чистилище», в котором, впрочем, не происходит с попавшими туда никакого духовного очищения.

На протяжении всего полуторачасового «кина» ходульные персонажи переругиваются между собой, не без ерничества, переходящего в сарказм, обвиняя друг друга в прошлых грехах, надеясь все же (как можно понять) попасть в некий рай, расположенный за закрытыми массивными дверьми. Никакого намека на загробное воздаяние за совершенные при жизни грехи во всем этом действии, впрочем, совсем не просматривается. Пытаясь размышлять на тему загробного мира, автор все еще слишком здесь, на земле, все еще чрезмерно погружен в ее земные проблемы. Вышеупомянутые персонажи еще и виртуально размножаются каждый на несколько двойников, называя своих двойников «братьями».

Гитлер все время упорно, можно сказать, уперто твердит, что «Бога нет», а Сталин – что «Творец боится нас», боится встречи с нами, поэтому, дескать, мы здесь и застряли. Черчилль регулярно звонит по огромному стилизованному телефону своей королеве, старательно подчеркивая, что и ее здесь с нетерпением ждут. Муссолини называет Ленина своим учителем (?), сетуя, что русские испоганили (в фильме сказано грубее) светлую идею социализма. Где-то за пределами «чистилища» (как его понимает Сокуров) и, как можно понять, в раю пребывает Наполеон, который вдруг дарит Гитлеру гранату, и тот, подобострастно благодаря, швыряет ее в ветряную мельницу, от чего та разрушается. При этом, естественно, кем-то вспоминается Сервантес, из чего становится понятно, что «Дон Кихота» автор также читал (надеемся, что не в комиксном издании).

Разговаривают персонажи каждый на своем родном языке: Гитлер на немецком, Черчилль на английском, Муссолини на итальянском, ну а Сталин, естественно, на грузинском.

В том загробном мире, куда попали персонажи, можно еще и поспать, причем Сталин при пробуждении жалуется на то, что у него ломит все тело, а лежащий рядом Христос – на свои раны. Из их диалога понятно, что никакого Воскресения не было, и данный персонаж, заменивший для Сокурова реального Господа и Спасителя, «стоит в общей очереди». Видимо, для беседы с Богом. Зная нравы нашей либеральной тусовки, понимаешь, что ради этого креатива (выражающего самое сокровенное, так сказать, глубины души автора) все не в последнюю очередь и затеяно.

Гитлер бродит среди мертвых тел убитых немецких солдат, один из которых все время грозит фюреру «добраться до него и придушить», Сталин же – среди расстрелянных, сложенных рядами. Они, впрочем, молчат.

Апофеозом странствий тиранов по «чистилищу» становится их приход в некое огромное пространство, где в долине бурлят ликующие толпы, а в гору вделана лестница, по которой они поднимаются на трибуну ленинского Мавзолея. Толпы, как, наверно, уже догадался читатель – тоже сугубо виртуальные, напоминающие некую расплывчатую массу. Каждый воспринимает их как свои, приветствующие персонально его.

Пока тираны развлекаются с виртуальными толпами, Черчилль успевает тихой сапой добраться до врат рая, которые на минуту приоткрываются, и некий голос (надо полагать, самого Бога) обещает-таки ему и его королеве рай. Понятное дело, они же все-таки стояли во главе «демократической державы». Наполеон же – один из творцов новоевропейского мифа. Поэтому произведенное им кровопускание как бы не в счет. Ведь Европа – это вечный идеал. Даже в ее сегодняшнем виде…

Вроде мы ничего не забыли… Ах, да. В одном из диалогов (или монологов, не поймешь) со своими «братьями» Гитлер обещает вернуться. По ходу фильма используются некие кадры документальной хроники.

Совершенно непонятно, в чем здесь состоят художественные открытия Сокурова, чем восторгаются либеральные критики. Что хочет сказать автор? Что тоталитаризм и массовое насилие – это очень плохо? Так мы это и без него знаем. Ради того, чтобы в очередной раз сообщить об этом аудитории, наверно, не стоило бы затеваться с целым фильмом. А что еще? Использование виртуальных технологий не новость в современном кино. К чему все эти шаблоны со слабыми претензиями на новизну и сверххудожественность? (Поневоле вспоминается фраза одного из кинокритиков о том, что «Сокуров – это поздний Тарковский, доведенный до абсурда»).

У автора не просматривается ни какой-либо ценностной, позитивной программы, ни альтернативы политической, ни тонкого психологизма в постижении характеров этих вождей, как-никак при жизни двигавших миллионными массами, ни какой-либо новаторской философии истории (как это было, например, у Толстого с его «теорией роя»).

Думается, что второй ключевой сценой (помимо вышеизложенного эпизода с невоскресшим и страдающим от ран персонажем, отдаленно похожим на Христа) является та, в которой Муссолини с трибуны Мавзолея восторженно прославляет «империю». Для таких, как Сокуров, настоящий враг – не СССР, не Третий Рейх в их историческом виде. Они, как подлинные безбожники – заклятые враги именно империи как «удерживающей» силы, сдерживающей приход в мир антихриста. И силятся всеми правдами и неправдами навязать всем свой «символ веры»: любое массовое насилие, любой тоталитарный режим (что бы под этим ни понималось) – это и есть «империя», в которой тиран встречает обожание тупой толпы, жаждущей отдаться насильнику. Никакого другого, более глубокого и сложного смысла здесь выявить невозможно.

Страшная тайна Сокурова (лежащая, впрочем, на поверхности) заключается в том, что как типичный представитель антисистемы он не может существовать в отрыве от той большой системы (осмысляемой им как невозможный и недопустимый «тоталитаризм»), с которой борется с самого начала своего творческого пути. Ничего своего, позитивного, принципиально иного, за душой у них нет. Классический диссидентский фольклор: «– Пошли сегодня в гости к NN. – Нет, не пойду, он слишком советский. – Как это? Он же антисоветский. – А какая разница?» А поскольку СССР, Третий Рейх и все прочее, что они отождествляют с империей, уже в прошлом, остается пугать современников возрождением того, исторического «тоталитаризма». Иначе наступает глубокий творческий кризис. Никакого более содержательного «постижения истории» за этим не просматривается.

При этом есть художники восходящие, развивающиеся. Здесь же мы имеем непрерывный путь вниз, бесконечное изживание самого себя, пришедшее, наконец, к своему пределу. И надо всем этим довлеет глобальное, непреодолимое безверие, антихристианство. Допустить какого-то абстрактного «Бога» в виде пустого пространства, наполненного, как говорил булгаковский Воланд, «голым светом», они еще могут. Смириться же с чудом Воскресения Господня, с преодолением смерти силой Божией, а, стало быть, со своей полной вторичностью и ненужностью для судеб человечества – никогда. Поэтому тираны в концепции фильма и стремятся в этот «рай» – пустое пространство, в котором, по сути, и нет никакого Бога.

Владимир Семенко

P.S. А все-таки интересно: дочитал ли он «Божественную комедию» хотя бы до середины «Рая»?

Источник