«РОССИЙСКИЕ МУСУЛЬМАНЕ И РОССИЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА»

Выступление на дискуссии Совета по внешней и оборонной политике

Прежде всего, отметим, что внешнеполитические интересы России размещены на трех уровнях: макрополитическом, мезополитическом и микрополитическом. Границы между ними подвижны, а их взаимосвязь с внутренней политикой тормозит «игру на опережение». Так или иначе, задачи, связанные с темой данной дискуссии, исходят из того, что по-английски называется ill structured problem. Тем не менее, большинство интуитивно ощущает, что тема актуальна и может быть охарактеризована фразой из анекдота: «Тенденция, однако!»

Российская внешняя политика последнего двадцатилетия в немалой степени реализовалась в формате постмодернистской политической философии с ее парадигмальными особенностями и методом деконструкции, что воспринимается приверженцами религиозных традиций как травмирующий фактор. Иными словами глобализация с такой ее составляющей, как десуверенизация и беспрецедентное повышение роли транснациональных групп, опирающихся на мощь США, на фоне «китайского феномена» и финансово-экономического кризиса, а также прорыва в сфере информационных технологий породили турбулентность, в наибольшей степени затронувшую мусульманский мир в целом, особенно его молодежную часть. Это не могло не отразиться на настрое мусульманских сообществ России, проходивших в поиске новой постсоветской идентичности специфическую «реконфессионализацию». Последнее, как среди нововозникших так называемых салафитских групп, так и среди сторонников «традиционного ислама», породило внутренний разброд в связи с нюансами того, что называется invention of tradition («Шишков, прости…») и разночтениями в становлении субкультурных форм. Не следует сбрасывать со счетов и такое явление, как имущественную поляризацию, подогревающую протестные настроения.

Так что, произнося словосочетание «российские мусульмане», необходимо уточнить, о каких фокус-группах может идти речь в контексте внешней политики. Видимо, о социально активных людях, входящих, как в официально зарегистрированные Министерством юстиции РФ, так и в неформальные, в том числе радикальные группы. Как видите, разброс велик, что определяет необходимость выработки со стороны власти разных подходов при работе с ними для реализации успешного внешнеполитического курса и сохранения внутренней стабильности.

Невозможно игнорировать и такие факторы, как этнический, региональный и миграционный. Внешнеполитические установки татар и башкир отличаются от озабоченностей лезгин и аварцев в Дагестане, разделенных с соплеменниками государственной границей с Азербайджаном по реке Самур. Так, лезгины и аварцы борются за свои права в Азербайджане и сочувственно относятся к армянской (христианской) стороне в нагревающемся карабахском вопросе.

Замечу, кстати, что формат «войны цивилизаций» выглядит минимум как недостаточная характеристика нашей эпохи. Невозможно игнорировать тот факт, что некоторые противостояния внутри исламского мира значительно острее, чем его отношения с западным миром, Китаем и Россией.

«Сопротивление материала» некоторым формам глобализации («глокализации»), как в мире вообще, так и в мусульманских сообществах России, накладываясь на острые макрорегиональные проблемы Кавказа, Центральной Азии, Среднего и Ближнего Востока и др., в связи с этим неизбежно приводит к поиску новых форм самоутверждения. От умеренных до крайних. В сфере активности мусульманских сообществ России во внутренней политике, переходящей на внешнеполитическое поле, это идея переформатирования России: из федерации – в конфедерацию (ставшую популярной в среде российских мусульманских интеллектуалов Северного Кавказа) и создание халифата (или имарата) соответственно. Ответ на эти вызовы – актуальная задача власти и общества. Собственно, во внутриполитической сфере остро стоит задача способствовать формированию глубинной мотивации гражданского и патриотического сознания у российских мусульман.

Мой опыт экспертной и просветительской работы на Северном Кавказе свидетельствует, что мусульманские сообщества, даже радикальные, в гораздо большей степени готовы к серьезному полилогу на тему «Камо грядеши?», чем это принято считать. Они не нуждаются в адаптированных и редуцированных версиях «вызовов современности» и декларативных призывах чиновников разных уровней.
При прокладывании нового курса в дискутируемой сегодня области необходимо учитывать ориентацию российских мусульманских сообществ на разные внешние центры.

Исследования идейных установок, популярных в мусульманском мире в целом, в мусульманских сообществах России и СНГ в частности, от случая к случаю проходят бюрократические барьеры и системно не ложатся в основу российской политики. Эффективные практики и инициативы в деле противодействия тому же экстремизму, если и финансируются, то… истинным исполнителям достаются крохи с бюрократического стола.

Чрезмерная централизация в столь сложном деле, как гармонизация внешне- и внутриполитического курсов на базовом уровне, не менее «чревата», чем ущербная координация. И здесь я рискну выдвинуть предложение. Хорошо бы инициировать создание субъекта, ответственного за системный дифференцированный мониторинг и синтез данных, имеющих отношение к сегодняшней теме для передачи их в центры принятия решений. Возникают вопросы: какому из существующих центров может быть доверена эта работа, какой должна быть структура такой группы мониторинга, кем и как она будет финансироваться? Предвижу, что при делегировании основных функций мониторинга и синтеза представителям соответствующих этнорелигиозных сообществ (как нередко происходит), есть риск стать заложниками их установок и интересов.

Надеюсь, сегодняшняя дискуссия внесет свою лепту в дело повышения эффективности российской внешней политики. Спасибо за внимание.

Каринэ Геворгян,
Зав. отделом политологии
журнала «Восток»