Новости и комментарии

19.03.2024 В Болгарской Церкви избрали местоблюстителя Патриаршего престола

07.03.2024 Широкой дорогой греха: влиятельный папистский иерарх высказался за отмену безбрачия католического духовенства

07.03.2024 Гуманитарный комитет Рады рекомендовал обновленную версию законопроекта о запрете УПЦ к принятию во втором чтении

02.03.2024 Стамбульский патриархат выступил в поддержку “однополых браков”

16.02.2024 Греция стала первой православной страной, которая легализовала однополые браки

07.02.2024 Нападение на митрополита Банченского Лонгина: владыка-исповедник избит "неизвестным"

31.01.2024 НАСТОЯТЕЛЯ ХРАМА В АДЛЕРЕ ЛИШИЛИ САНА ПОСЛЕ НЕСОГЛАСИЯ СО СНОСОМ ЧАСТИ ЗДАНИЙ

31.01.2024 Управделами УПЦ раскритиковал католические ЛГБТ-инициативы

31.01.2024 Дело митрополита Леонида: повторное заседание Высшего общецерковного суда перенесено

29.01.2024 Бывший глава Африканского экзархата РПЦ отказался от участия в Церковном суде

>>>Все материалы данного раздела
>>>Все материалы данного раздела

Официоз

>>>Все материалы данного раздела
Выберите подраздел:

УЧАСТИЕ МОНАШЕСКИХ ОБЩИН В МЕХАНИЗМЕ УПРАВЛЕНИЯ РПЦ ЧЕРЕЗ ВОЗРОЖДЕНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ И САМОУПРАВЛЕНИЯ МОНАСТЫРЕЙ

Доклад на круглом столе «Особенности современной жизни приходов Русской Православной Церкви» 5 апреля 2017-го года

Монашеская община_.JPG

Начиная свой доклад по теме «Участие приходских и монашеских общин в механизме управления РПЦ», думаю, необходимо сначала дать по возможности полное определение соборности Церкви, ибо мы в «Символе Веры» исповедуем Церковь соборной: «Верую во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь…». Почему я сказал: «по возможности»? Дело в том, что русскому слову «соборная» в греческом тексте соответствует слово «Кафолическая», которое, в свою очередь, имеет множество значений, и в нашем случае может означать: «вся в целом», «вселенская».[1] Понятие весьма масштабное, поэтому и определяется различными авторами – богословами, философами, социологами – неоднозначно.

Вот, например, некоторые из определений соборности, данные А.С.Хомяковым: «В вопросах веры нет различия между ученым и невеждой, церковником и мирянином, мужчиной и женщиной, государем и подданным, рабовладельцем и рабом, где, – когда это нужно, по усмотрению Божию, – отрок получает дар видения, младенцу дается слово премудрости, ересь ученого епископа опровергается безграмотным пастухом, дабы всё было едино в свободном единстве живой веры, которое есть проявление Духа Божия. Таков догмат, лежащий в глубине идеи собора…»

«Соборность — это свободное единство основ Церкви в деле совместного понимания ими правды и совместного отыскания ими пути к спасению, единство, основанное на единодушной любви ко Христу и божественной праведности».

Прекрасные определения, но, думаю, недостаточные для того, чтобы решить вопрос, поставленный перед настоящим собранием, об участии приходских и монашеских общин в механизме управления Русской Православной Церковью.

Гораздо более богословское и конкретное определение соборности дает, например, Владимир Лосский: «Мы познаём Пресвятую Троицу через Церковь, а Церковь — через откровение Пресвятой Троицы. В свете трóичного догмата соборность предстает перед нами, как таинственное тóждество единства и множественности, — единства, которое выражается в многоразличии, и многоразличия, которое продолжает оставаться единством. Как в Боге нет одной природы вне трех Лиц, так и в Церкви нет абстрактной всеобщности, но есть совершенное согласие соборного многоразличия. Как в Боге каждое Лицо — Отец, Сын и Дух Святой — не есть часть Троицы, но всецело Бог, в силу Своей неизреченной тождественности с единой природой, так и Церковь не есть некая федерация частей; она соборна в каждой из своих частей, потому что каждая часть отождествляется с целым, выражает целое, означает то, что означает целое, и вне целого не существует. Вот отчего соборность выражается различным образом в истории Церкви».

И, как раз по теме нашего собрания, звучит определение соборности прот. Георгия Флоровского, который указывает на стройность, необходимую церковной соборности, которая должна быть лишена всякой анархии и эгоистического самоуправства; указывает на присущее соборной Церкви иерархическое единство клириков и мирян: «Заповедь быть кафоличным дана каждому христианину. Церковь кафолична в каждом из своих членов, потому что кафоличность целого не может строиться или составляться иначе как из кафоличности его членов. Никакое множество, каждый член которого изолирован и непроницаем, не может стать братством… Мы должны “отвергнуться себя”, чтобы получить возможность войти в кафоличность Церкви. Прежде чем вступить в Церковь, мы должны обуздать свою самовлюбленность и подчинить ее духу кафоличности. И в полноте церковного общения свершается кафолическое преображение личности. Однако отвержение и отречение от своего собственного “я” отнюдь не означает, что личность должна исчезнуть, раствориться среди “множества”. Кафоличность — это вовсе не корпоративность или коллективизм. Напротив, самоотречение расширяет нашу личность; в самоотречении мы вводим множество внутрь себя; мы объемлем многих своим собственным “я”. В этом и заключается подобие Божественному Единству Святой Троицы».

Так же, прежде чем подойти к главному вопросу по теме: могут ли, и если да, то, как могут участвовать монашеские общины в механизме управления Церковью, необходимо ответить на вопрос: что такое монашеская община, - ответить не «дежурными» словами, не заученно-формально, но по правде Божией, которая, без всякого сомнения, выражена в церковном монашеском предании! Наш современник, насельник греческого монастыря Петрас Катафагиу иеромонах Клеопа дает нам такой замечательный ответ: «Истинная монашеская община – это прежде всего семья. Она строится, так сказать, снизу, собирается годами, часто выстраиваясь вокруг духовника. Игумен или игумения должны выбираться насельниками из своих, из тех, кого они видят именно как духовного руководителя общины, как отца и мать в одном лице, кому они готовы довериться полностью… Игумен – это тот, кто прожил рядом с братией многие годы, он такой же хранитель предания монастыря, как и они. Невозможно забрать из семьи отца, привести в неё незнакомого человека и сказать детям: “Вот этот человек – ваш новый папа”. Так и в семье духовной: братия монастыря выбирают себе отца, рождают его о Господе. Сёстры выбирают себе мать. И никто, даже Вселенский собор, не сможет заставить их воспринимать постороннего, присланного со стороны человека как мать и отца».[2]

Мы видим, что о. Клеопа говорит о монашеской общине, как о семье, отец или мать которой: «Должны выбираться насельниками из своих, из тех, кого они видят именно как духовного руководителя общины, как отца и мать в одном лице, кому они готовы довериться полностью». Трудно с этим не согласиться, но, чтобы убедиться в истинности слов современного подвижника, необходимо сделать краткий экскурс в историю монашества.

Монашество возникло из первоначальной формы христианской аскезы – жизни первых христианских общин в городах и селениях. Но впоследствии, с постепенным обмирщением первых христиан, наиболее ревностные члены этих общин стали уходить подвизаться сначала на окраины городов и сел, затем всё дальше и дальше в пустынные и безлюдные места. Так появилось отшельничество. При преп. Антонии Великом появились лавры, – которые, кстати, вопреки нашим современным представлениям, должны быть отшельническими, а не киновийными монастырями, а при Пахомии Великом – общежительные монастыри, обретшие при святителе Василии Великом вид и устройство совершенных киновий. Не думаю, что нужно доказывать, что все образовывавшиеся монашеские общины – скиты, лавры или киновии собирались вокруг подвижника высокой духовной жизни или духоносного старца или старцев, ставших для монашеской братии настоящими отцами, рождающими и наставляющими их в жизнь вечную.

Уже к четвертому веку христианской эры монашество из стихийного аскетического явления становится общепризнанным подвижническим движением, - силой и смыслом Церкви, Её совестью и знаменосцем. Так, Гангрский Поместный Собор (ок. 340) своими определениями (9-21 правила), предостерегает христианских подвижников благочестия от всяческих злоупотреблений в их среде, таким образом свидетельствуя о возникновении нового института Церкви. В 364-м году, на Лаодикийском Поместном соборе, 24-м правилом монашеские общины, собравшиеся вокруг своих игуменов, впервые упоминаются, как живые члены соборной Церкви. В 451-м году Четвертый Вселенский собор постановил, чтобы монашествующие не отвлекались на мирские попечения, и не привлекались государством к исполнению военных обязанностей. Подобным образом Церковь, действуя и на следующих Вселенских и Поместных соборах, заботилась о многих других сторонах монашеской жизни. Так же 4-е правило Четвертого Вселенского собора сформулировало канонические правомочия епископа и определило отношения епископа с обителями, а постановления великих Пахомия и Василия определили каноны и правила, по которым игумен должен управлять монастырем.

Тем не менее, главным фактором жизни любой монашеской общины являлась и должна являться личность самого игумена, его не вызывающее ни в ком сомнения совершенство духовной жизни, его стремление ко всем монашеским добродетелям: воздержанию, целомудрию, нестяжанию, кротости, терпению, смирению и любви к Богу и своим ближним. Сам игумен является для новоначальных образом их будущего преуспевания во Христе Иисусе; к игумену приходит новоначальный, желающий быть сообладателем его добродетелей, и именно игумен, постригая новоначального, заключает с ним договор о выполнении им монашеских обетов. Преп. Симеон Новый Богослов, вероятно перенося качества своего старца, преп. Симеона Благоговейного, на изображаемый им образ игумена, говорит: «Верующий, глядя на него, думает, что видит Христа; находясь вместе с ним и следуя за ним, он верит, что на самом деле находится со Христом и следует за Ним. Такой монах не имеет желания с кем-либо другим говорить, о ком-либо другом памятовать и кого-либо другого любить… Словно он видит Самого Христа и с Ним беседует, такое подобает ему иметь к игумену почтение и учиться у него всякой пользе».

Разумеется, по кончине аввы - основателя монашеской общины, его преемник избирается монашествующими из среды братий, отличающихся единым с почившим аввой монашеским духом, безукоризненным образом жизни и способностью к делам управления. Святитель Василий Великий говорит об этом так: «Началовождем в благообразии жизни да будет поставлен один, избранный из прочих по испытании его жизни».[3] А вот указание устава преп. Венедикта Нурсийского: «Да наблюдается всегда такой закон, чтобы поставлять того, кого изберет согласно всё братство в страхе Божием по здравому совету.. богобоязненных братий».[4] Преподобный Феодор Студит, обращаясь к монахам, говорит, что настоятелем должен быть тот, «кого общим избранием боголепно поставят они в настоятели по предварительному отеческому совету, и кого будет желать все братство».[5] Святитель Савва Сербский в хилендарском уставе наказал: «Игумен избирается согласием 10 или 20 старейших братий без всякого участия начальства прочих монастырей афонских».[6] Игумен обычно избирался пожизненно, но, например, в Уставе преп. Афанасия Афонского мы находим указание на переизбрание игумена братией, если он действует «на развращение, заразу и погибель душ братства и, обличенный в том, останется неисправим», тогда «с совета старейших братий» он переизбирается.[7]

Из истории монашества древней Руси мы видим, что, например, преподобные Феодосий Печерский, Сергий Радонежский и их ученики вводили в своих обителях строгие общежительные уставы. Но со временем, как в Киево-Печерском монастыре, так и в Троице-Сергиевой Лавре и других монастырях очень часто, по кончине святых отцов-основателей, киновийное жительство предавалось забвению и уступало место идиоритмии. Каким же образом могли появиться бесчисленные сонмы преподобных и праведных древней Святой Руси? На этот вопрос отвечает нам историк русского монашества Игорь Корнильевич Смолич, описывая Устав преп. Иосифа Волоцкого и приводя примеры его высказываний: «Иосиф Волоколамский требовал неукоснительного соблюдения строгого общежития. Составленный им монастырский устав, известен под названием “Духовная грамота”. Устав Иосифа — это… общежительный устав,.. но представляет собой нечто вроде собрания поучений об основных правилах иноческого жития. Эта особенность устава, его подобие сборнику поучений или проповедей, которые могут послужить не одному поколению иноческой братии, объясняется, вероятно, тем, что, как заметил сам Иосиф, современные ему монахи прислушивались лишь к личным наставлениям игумена; может быть, именно поэтому Иосиф назвал свое сочинение “духовной грамотой”, то есть завещанием, а не “монастырским уставом”».[8] Теперь мы знаем, что, в числе прочего, именно дыханию внутренней духовной свободы древних русских монашеских общин и обителей, их самостоятельности, самоуправлению и трепетному сыновнему послушанию и отношению иноков к своим игуменам и старцам, к их наставлениям и руководству, обязаны мы святостью Древней Руси.

Последующие века и особенно Синодальный период Церкви отличны, к сожалению, тем, что монашеские общины и обители стали терять возможность выбирать себе игумена и, как следствие, утрачивать самоуправляемость и самостоятельность вообще. Монастыри оказались заорганизованными властью правящих архиереев и к настоящему времени превратились в формальные епархиальные единицы, в которых господствуют административный подход и внешнее делание. Монастыри, тех, кто стремится к мироотреченному образу жизни, перестали взращивать «в меру возраста Христова» и стали годны только для монахов, стремящихся к карьерному росту в Церкви.[9] Причины всего этого, разумеется, проистекают из многих источников: формализации дореволюционной монашеской жизни, традиций и укладов монашества; революционных событий начала двадцатого века и последовавших за ними десятилетий безбожной и богоборческой советской власти и прочего. Но вот уже более двадцати пяти лет Русская Православная Церковь находится в условиях религиозной свободы и возможности определять свою жизнь по святоотеческим канонам и правилам, но уклады монастырей всё более и более напоминают собою и направлением своего развития монастыри уже упомянутого нами Синодального периода, словно мы решили вновь вернуться в разрешившуюся кровавыми событиями, предреволюционную духовную теплохладность и индефферентизм. Ответственность за подобное современное состояние монастырей и монашеских общин уже невозможно возложить ни на большевиков, ни на прочих противников христианского благочестия, но только на самих членов и чад Русской Православной Церкви и, конечно же, на самих монашествующих. Необходимо самим монашествующим в своих обителях смиренно настаивать на возобновлении «начала начал» монастырской самостоятельности, – возможности избирать игумена волеизъявлением Собора всех находящихся в монашеском постриге братьев обители. Только в этом случае – самостоятельно определяя, в соответствии с преданием Церкви, достойного стать игуменом и аввой и определяя общие положения монастырской жизни, – можно взрастить монашескую общину, как семью и организм, способный участвовать в механизмах управления Русской Православной Церковью.

И, наконец: как осуществляется это участие монашеской общины в делах Церкви? Считаю самым уместным здесь процитировать высказывание преп. Паисия Святогорца по данному вопросу: «Православная Церковь всегда устраивала Свою жизнь посредством Соборов. Это православный дух: в Церкви должен действовать Священный Синод, а в монастырях – собор старцев. Предстоятель Церкви и Синод должны принимать решения вместе. Настоятель или игуменья монастыря должны принимать решения вместе с духовным собором обители. Предстоятель Церкви – первый среди равных. Патриарх – это не папа, он имеет ту же самую степень, что и прочие иерархи… И настоятель или игуменья монастыря в отношении остальных членов духовного собора – тоже первые среди равных.

Предстоятель Поместной Церкви или настоятель монастыря не может делать всё, что ему вздумается. Одного архиерея или члена собора старцев Бог просвещает в отношении чего-то одного, другого – в отношении чего-то другого. Посмотри, ведь и четыре евангелиста дополняют один другого. Так происходит и при обсуждении какого-то вопроса на Священном Синоде или в духовном соборе монастыря: каждый излагает свое мнение, и если чьё-то мнение несогласно с другими, то это записывается в соборных протоколах. Потому что если речь идет о решении, которое противоречит евангельским заповедям и кто-то с этим решением не согласен, то, если он не потребует, чтобы его мнение было записан в соборном протоколе, создастся впечатление, что он согласился с неправдой. Если член Священного Синода или духовного собора не согласен с неправым мнением, но подписывает общее решение, не записав своего мнения в протокол, то он делает зло и несет ответственность. В этом случае он виновен. Тогда как если он выскажет свое мнение, то пусть большинство с ним и не согласится – перед Богом он не согрешает. Если Синод в Поместной Церкви или духовный собор в монастырях не работает правильно, то, говоря на словах о православном духе, мы на деле имеем дух папский. Православный дух такой: каждый должен высказывать и фиксировать свое мнение, а не молчать ради страха или чести – чтобы быть в хороших отношениях с Предстоятелем Церкви или настоятелем монастыря».[10]

Здесь сказано об общине монашеской, но, думаю, всё это приложимо и к общине приходской, потому что отношение к таким злободневным вопросам, как: посягательство на Богослужебный и Постовой устав и календарь Церкви, а тем более – участие Русской Православной Церкви в экуменическом движении и работе так называемого «Всемирного Совета церквей» должно определяться не только на патриархийном и епархиальном уровнях, но – всей полнотой Церкви, рассуждением Её приходских и монашеских общин. Хочу предложить собранию представить такой вариант возможных событий: если бы вопрос об экуменической деятельности Церкви и Её участии в ВСЦ был бы вынесен на обсуждение всех приходских и монашеских общин, - что решила бы церковная полнота? Наиболее вероятный ответ, думаю, нам с вами хорошо известен.

Иеромонах Арсений (Железнов)




[1] «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона.

[3] Творения, с. 71.

[4] «Древние иноческие уставы», с. 646-648.

[5] Преп. Феодор Студит, Монастырский устав. Великое оглашение. Ч.1, с. 48.

[6] Афонский Патерик, ч. 1, с. 158.

[7] Там же. Ч. 2, с. 51-57.

[8] Великие Минеи Четьи, Сентябрь, ч. 1, с. 547-548.

[10] Преп. Паисий Святогорец, Слова, т. 1, с. 368.




Возврат к списку